Геннадий Антюфеев "Чужаки" (рассказ)

ЧАСТЬ II

Чужаки

Рассказ.

ЧАСТЬ I 

ЧАСТЬ II

ЧАСТЬ III

ЧАСТЬ IV

ЧАСТЬ V

Но  мост  служил  не  только  детворе – юноши  с  девушками  не  обходили  стороной. Часто  парочки, исколесив  улочки  и  переулки, направлялись  к  подвесному. Его  края, если  находишься  посередине,  сливались  с  берегами  и, казалось, мост  парил  в  звёздном  пространстве: яркие  точки  мигали  с  небес, мигали  из  водного  зеркала. Дух  захватывало  от  подобного  полёта  и  хотелось, взявшись  за  руки, в  самом  деле,  воспарить  над  миром  и  плыть  среди  звёзд, и  делиться  восторгом  со  всей  Вселенной…

Перекидной  облюбовали  выпускники  хуторской  школы. Фото  при  разгорающейся  заре  на  его  фоне  вошло  в  традицию  и  красовалось  в  семейных  альбомах. Мост  превратился  в  символ  надежды  на  добрый  путь  в  будущее  молодёжи. А  ведь  ничего  необычного  собой  не  представлял. Четыре  троса, на  нижних  двух  лежали  местами  сломанные  доски, два  верхних  служили  ограждением. Всё. Но  человеку  свойственно  возводить  иногда  обыденные  вещи  в  ранг  святынь, в  талисманы, что  приносят  удачу, здоровье, богатство. И  идут   к  подобным  «путеводителям», прикасаются, гладят, просят  помощи  и  верят, что  исполнятся  заветные  желания… Кто  в  бога  верит, кто – в  идолов, каждому – своё, но  без  веры  жить  никак  нельзя…

Из  кустов  с  шумом  трепанули  крыльями  дикие  утки, устремились  в  ту  сторону, куда  направлялся  и  Александр. Следя  за  дугой  их  полёта, вновь  ударился  в  воспоминания.

Нередко  на  вечерней  или  утренней  заре  наблюдал  за  подобными  утиными  парами, а  то  и  за  целыми  выводками. Главное, тихо  сидеть, чтобы  резким  движением  или  шумом  не  нарушить  покой. Тогда  из  камыша, что  сторожит  речку  от  чужих  глаз, выплывала  утка  с  утятами. Тихонько, но  строго  покрякивала  на  резвящихся  деток, призывала  к  порядку. Но  малышня – она  и  есть  малышня, людская  ли, звериная – всё  равно  не  слушается  старших, норовит  поступить  по-своему: убежать  куда-нибудь, спрятаться, доказывая, что, мол, мы  и  сами  с  усами. Тем не менее, при  опасности, настоящей  иль  мнимой, весь  самостоятельный  пыл  в  миг  исчезал: пушистые  комочки  испуганно  спешили  к  матери   или  резко  уходили  под  воду. И  всегда  невозможно  было  предугадать, где  вывернутся. Пока  гадаешь, выискивая  точку  появления  озорников, глядь – на  воде  вообще  никого  нет:   семейство  успело  спрятаться  в  зарослях. А  на  месте  пребывания  выводка  раздаётся  всплеск, и  водная  поверхность  расчерчивается  стрелами  убегающих  от  щуки  мальков. Ещё  не  успела  поверхность  разгладиться, как  на  ней  оставляет  зигзагообразный  след  уж, держа  курс  от  одного  берега  к  другому. А  навстречу  ему, бесшумно  разрезая  голубое  течение  усатой  мордочкой, движется  ондатра. Зашуршала  камышинками, добравшись  до  противоположной  стороны, пришипилась  там. Стало  тихо-тихо… Наступившую  тишину  вспугивают  возня  и  писк. Ондатры  ссорятся, отвоёвывая  то  ли  место, то  ли  добычу  друг  у  друга… До  рези  в  глазах  всматриваешься, но  ничего  не  видишь  и  определяешь  местонахождение  зверюшек  только  по  качанию  стеблей. Ну  да  ладно, зато  видно, как  важно  пролетает  над  ондатровой  суетой  грудастая  цапля… Однако, в  сторону  все  наблюдения! Край  зрения  уловил, что  поплавок – гусиное  пёрышко – из  стойки  стал  медленно  ложиться  на  воду… Сердце  громко  стукнуло, замерло  в  предвкушении  добычи, пальцы  хватко  оплетают  удилище. Теперь – ждать… ждать… Хотя  так  хочется  коротким  рывком  сделать  подсечку! Нет, нет, подожди… Ага, потащил  в  глубину! Вот  теперь  можно  подсекать! Рывок – и  рука  ещё  твёрже  жмёт   удочку  из  длинной  хворостины. Лещ, уже  нет   никакого  сомнения, что  это  именно  он, напрягая  мускулы, пружинит  леску  и  потрескивающее  удилище. Основная  теперь  задача: вывести  рыбу  на  поверхность. Нужно  плавно, без  суеты  водить  снасть  по  движению  сидящего  на  крючке, одновременно  уменьшая  глубину. Один  вираж… другой…  третий… лещ  устаёт  и  сдаётся…  Его  туловище  всплывает, обилие  кислорода  дурманит  голову, и  покорно, как  лапоть,  приближается  к  сачку. В  сачке  приходит  в  себя, бьёт  хвостом, изгибается, рвётся  на  волю. Поздно. Дрожащими  от  азарта  руками  Санёк  вытаскивает  крючок  из    рыбьей  губы  и  довольно  присвистывает. Повезло  сегодня. Крупняк, настоящий  крупняк, которым  погордиться  и  похвалиться  не  грех.

Жили  Бакаевы  у  самой  речки: стоит  лишь  миновать  леваду  с  клеткой  и  ты  уже  во  дворе, где  усыпанные  песком  дорожки  соседствуют  с  клумбами. Бабуля  с  мамой  любили  цветы  и  каждую  весну  не  ленились  высаживать, а  потом  ухаживать  за  ними. Их  занятие  не  понятно  было  Сашке, на  огороде  столько  канители: посади, прополи, полей – навозишься, аж  спина  ноет  и  руки  тянет  от  усталости, а  они  ещё  со  своими   лютиками  нянчатся. И  откуда  силы  черпали?

Поскольку  до  дому, до  хаты  было  близко, брал  всегда  с  собой  цебарку, в  которую  и  бросал  пойманное. В  тот  день, слив  из  ведра  излишки  воды, заспешил  к  подворью. Увидев  бабушку, издалека  заулыбался  и  припустил  ходу. Молча, хотя  самого  распирало  от  гордости  и  желания  поделиться  впечатлениями, показал  улов.

- Да  милый  ты  мой  дитё! – восхитилась  старушка. – Как  жа  ты  поймал  энтакую  рыбину?

И  тут  внука  прорвало:

- Ба, знаешь, чуть  жилку  не  порвал! Я  уж  с  ним  возился, возился… Аж  уморился. До  того  одни  серушки  да  чикамазы  ловились. А  тут, гляжу, клюёт. Тихо  так. Осторожно. А  потом  как  потянет  на  дно! Удочку  прямо  из  рук  вырывает. Но  я  всё  равно  справился.

- Молодец, молодец, кормилец  ты  наш, - похвалила  бабуся, а  рыбачёк, преисполненный  желания  поделиться  ещё  с  кем-нибудь  собственной  удачей, покружился  немного  по  двору  и  махнул  в  хутор.

Хутор  с  редкими  улочками  тулился  по  другую  сторону  речки. Там  расположились  правление, школа, клуб  и  магазин, который  бабушка  называла  бендежкой. Почему  бендежка? что  за  слово? Но  раз  гутарит  так, значит, быть  магазину  по  бабушкиному.

А  на  стороне  Бакаевых  поселились  всего  семь  семей. Семь  куреней  играли  в  прятки  среди  густых  и  богатых  садов. Их  сад, например,  из  ухоженного  ближе  к  хате, постепенно  превращался  в  труднопреодолимые  заросли  с  деревьями  и  кустами. Правда, тропинка  никогда  не  зарастала  потому, что  не  только  хозяева, но  и  соседи  часто  её  топтали  для  того, чтобы  искупаться  в  речушке, порыбачить  как  с  мосточка, так  и  рядом. Природа  удачно  создала  это  место, а  предки  угодили  с  выбором. Сашка  считал  его  лучшим  в  округе. А  оно  и  впрямь  удивительное.

По  правую  от  мостика  руку  росли  несколько  могучих  верб. В  их  тени  всегда  можно  спрятаться  от  жары, а  если  дождь  хлынет, так  кроны – как  шатры. Редкие  капли  за  шиворот  упадут, остальные  шебуршат  по  ветвям  с  листками. Вербы  ещё  и  стояли  так, что  не  мешали  забрасывать  удочку  и  вытаскивать  рыбу. Берег  под  ними  несколько  крутоват, а  под  водой – вымоины, где  замысловато  и  таинственно  переплетались  корни  деревьев. Саньку  не  раз  приходилось  нырять  в  сумрак  сводов, когда  поставленную  закидушку  утаскивал  туда  сомёнок. Крупные  сомы  почему-то  брезговали  его  насадками, хотя  цеплял  на  якорьки  лягушек, мякоть  ракушек  и  даже  поджаренных  воробьёв. Когда  впервые  речной  король, вернее, королёнок, запутался  в  кореньях, не  мог  смекнуть, что  же  держит  рыбу. Подтаскивая  и  отпуская  леску, чувствовал  слабое  вздрагивание. Было  ясно: добыча  заглотила  наживку  основательно, но  совсем  не  понятен  зацеп. Подёргав  несколько  раз, убедился  в  том, что  без  водных  процедур  не  обойтись. Утро  стояло  тихое, ясное, но  воздух  ещё  не  прогрелся, и  поэтому  желание  кинуться  в  речку  напрочь  отсутствовало. Пересилил  себя, разделся  и  ухнул  вниз  головой. Держась  за  лесу, перебирал  ногами, уходя  в  глубину. И  под  берег. Даже  не  подозревал, что  под  вербами   притаились  подводные  пещеры. Зеленоватая  полумгла  стала  сгущаться, свисающиеся  и  покачивающиеся  корни  напоминали  щупальца  спрута. Соображал, в  степную  речушку  спрут  не    мог  заблудиться  ни  коим  образом, но  жутковатое  ощущение  теми  же  щупальцами  обхватили  нутро, и  поспешил  на  поверхность. Отдышавшись, мысленно  посмеялся    над  собственными  страхами  и  снова  нырнул. На  сей  раз  старался  не  обращать  внимания  ни  на  мглу, ни  на  корни. Доплыл  до  сомёнка. Его  тупая  мордаха  с  бусинками  глаз  и  с  усами, как  у  запорожского  казака, беспомощно, устало  тыкалась  в  толстенный  корень  со  множеством  отростков. Пытаясь  освободиться, рыбёнок  каждым  разом  опутывал  всё  новые  и  новые  ответвления, чем  окончательно  осложнил  своё  положение. Попробовал  и  Сашка  распутать  леску, но  воздуха  не  хватило  до  окончания  дела, и  пробкой  выскочил  на  поверхность. Азарт  добытчика  разогнал  холод  со  страхом, вдохнул  глубоко  многократно, наполнил  лёгкие   кислородом  до  самых  краёв  и  вновь  устремился  в  подмыв. Лёгкие  тяжело  реагировали  на  задержку  дыхания, судорожно  корчились  в  конвульсиях  и    отдавали  пульсацией  в   висках… Сидя  на  мосточке, размышлял  о  сложившейся  ситуации  до  тех  пор, пока  не  понял: без  ножа  никак… Сбегал  домой, опять  нырнул. Подражая  увиденному  в  кино, ножик  держал  в  зубах. Добрался. Отрезал  часть  закидушки, пропустил  пальцы  через  жабры  и  пасть  сомёнка  и  выплыл…