Гвардии  майор.

Рассказ.

(ЧАСТЬ ПЯТАЯ)

ЧАСТЬ I 

ЧАСТЬ II

ЧАСТЬ III

ЧАСТЬ IV

ЧАСТЬ V

На  следующий  день  нарушителя  дисциплины  вызвал  комдив.

- М-да, погорячился  ты, явно  погорячился… Полковник  после  твоего  ухода  визжал, как  резанный, требовал  ареста, грозил  судом, дисбатом. В  Москву  звонил. Хорошо, тебя  командующий  знает, вы  ж  с  ним  в  Афгане  не  один  пуд  соли  съели. Пообещал  разобраться  по  всей  строгости  закона. А  потом, когда  «вояки»  улетели, звякнул  мне. Говорит, мол, так  и  так, необходимо  решать  вопрос  кардинально, у  той  шавки  бо-ольшие  связи  наверху. Как  ни  жалко, но  чтобы  замять  дело, придётся  другу  нашему  писать  рапорт  об  отставке. Принять  её – всё, что  могу  при  данной  ситуации. Зато  без  следствия  и  суда. Так  что  пиши  рапорт, Михалыч.

- Прямо  сейчас?

- Прямо  сейчас. – И, глядя, как  подчинённый  строчит  по  бумаге, добавил:

- Сам  таким  «тактикам»  по  сусалам  с  удовольствием  съездил  бы… Из-за  них  и  бойцов  теряем, и  командиры  вот  уходят…

Расстались  по-армейски  сдержанно.

И  потекла  у  отставника  гражданская  жизнь. Но  потекла  не  так, как  хотелось  и  мечталось. Всё  что-то  не  срасталось  и  не  склеивалось. Глядя  всякий  раз  на  резко  повзрослевшую  дочь, ставшей  мало улыбчивой  и  сосредоточенной, томился  тоской  смертной. И  вина постоянно  точила. Десятки  раз  возвращался  к  прошлому  и  к  вечеру, когда  оборвал  чужую  жизнь. Не  хотел  этого, ну, не  хотел! а  вон  паскудство  какое  вышло...  Каждого  ведь  своего  солдата  берёг  и, бывало,  чуть  не  плакал, когда  кто-то  из  них  погибал. В  обиду  никому  не  давал, защищал  от  несправедливости. А  сам  такую  несправедливость  допустил… сорвался. Сорвался! Почему? Долго  не  хотел  признаваться  себе, что  то  была  ревность, родительская, но  ревность. Она  оказалась  страшной  и  безжалостной. До  того  безжалостной, что  перешагнул  черту, которую  нельзя  пересекать. Оградил, называется, дочь. Сидит  теперь  дома. Одна. И  нет  былого  блеска, задора  в  её  взгляде. И  в  том  он  виноват.

Всё  чаще  по  ночам  приходили   к  нему  бойцы, оставшиеся  навсегда  в  чужих  афганских  горах  и  в  родных, но  враждебных  кавказских.  Сидели  ребята  вокруг  костра, пили  чай, рассказывали  что-то  весёлое  потому, что  заливались  от  смеха. Каждый  раз  пытался  расслышать, разобрать  слова, но  те  хоть  и  звучали  громко, но  гулко и  совершенно  невнятно…  И  всякий  раз  среди  солдат  появлялся  Игорь, и  они  подвигаясь, впускали  в  свой  круг…

Майор  стал  сдавать. Поседел, постарел, можно  сказать, одряхлел…

… Лёжа  в  палате, смотрел  в  окно, где  за  переплётом рамы  сверкала  крестом  больничная  церквушка. Над  нею  высилось  современное  стеклянное  здание  соседнего  корпуса  с  бликами  восходящего  зимнего  солнца. Рождался новый  день, где  в  круговороте  жизни  будет  место  человеческим  радостям  и  печалям.

Сегодня  придёт  Инга. И  сегодня…

Она  действительно  пришла. С  мороза  румяная  улыбнулась:

- О, сегодня  прекрасно  выглядишь: побрился, помолодел  прямо.

- «Врагу  не  сдаётся  наш  гордый  «Варяг»… - пропел  в  ответ.

- Ну  и  правильно, а  то  что-то  раскис  в  последнее  время. Впереди  весна, так  что  поднимай  боевой  флаг.

- Есть.

Поговорили  о  том-о  сём,  и  в  возникшей  в  одной  из  пауз  отец  произнёс:

- Доця, хочу  кое-что  сказать  тебе…

- Говори.

Глубоко  вздохнул:

- Инга, ты  же  знаешь, как  я  тебя  люблю. Я  готов  жизнь  отдать, лишь  бы  тебе  было  хорошо.

- Знаю, папа.

-  Старался  оградить  тебя   от  всех  и  вся  для  твоего  же, как  считал, счастья. Но  не  учитывал  того, что  собственное  счастье  ты  должна  искать  сама, без  посторонней  помощи. И, нравится  мне, не  нравится, обязан  был  уважать  твой  выбор. Во  всём. В  том  числе  и  в  выборе  мужчины. Я  смирился  с  твоим  местом  учёбы, а  вот  с  Игорем…

Дочь  вскинула  голову, хотела  что-то  сказать, но  родитель  решительно  возразил:

- Молчи. С  Игорем  беда  вышла. Настоящая. Я  настолько  воспротивился, что  потерял  разум. Перед  последней  командировкой  в  Чечню  мы  случайно  встретились. Хотел  побеседовать  с  ним… предупредить, что  ли… Отговорить  от  встреч  с  тобой. На  все  мои  слова  он  отвечал  тихо, спокойно. И  постоянно  улыбался. Улыбка  просто  бесила  меня! Я  не  хотел  того,  что  случилось  и  не  помню, как  всё  произошло. Помутнение  какое-то  накрыло  и  в  помутнении  ударил  его… Я  потом  вызвал  «Скорую»  и  ушёл  оттуда… Я  не  хотел  его  убивать…

- Что  ты  говоришь, папа!

- Правду.

Девушка  порывисто  встала, развернулась, зацепила  тумбочку, на  которой  лежал  принесённый  ею  пакет. Ринулась  из  палаты. Из  пакета  оранжевыми  мячиками  покатились  по  полу  апельсины. Один, шустро  побежал  вслед  за  Ингой, но  на  полпути  от  тумбочки  до  полуоткрытой  двери  замедлил  ход, остановился, качнулся  и  замер, словно  в  раздумье…

Суровикино – Волгоград - Суровикино,

осень  2010 – весна  2012.